Давно не был в деревне Думлово. В последнее время она мне стала очень близкой и родной. Наверное, больше потому, что живут там удивительные и до боли простые люди. Всё собирался наведаться туда, да как-то времени не хватало… Собирался, а всё не получалось, откладывал, мечтал, что вот завтра обязательно поеду… И вдруг из д. Думлово пришло письмо. Пишет его мой давний хороший знакомый - Виктор Иванович Лифенцев.

"Сколько можно пропадать? - и, скоро ли, долго ли, письмо заставило собраться, сесть в машину, приникнуть к окошку, чтобы не проглядеть майское, зеленеющее пространство родины. О тучках, несущих над землей, даже не подумал - детство покоилось в солнечных днях с короткими слепыми дождями и, казалось, имело власть и над теперешним неустойчивым небом. В самом деле, не вижу в своём детстве ненастья, хотя оно выпало на мою долю тяжёлым и трудным, с войны отец пришёл весь израненный, в общем - калекой, а семья наша была большая - и с третьего класса я уже стал пасти колхозных телят, - и всё равно лишь тихие солнечные вечера, летнюю дремотною, необъятную благодать с пологим берегом Пьяны и с парной водой небольшого прудка, розово-синий снег под заборами да курящиеся конские кругляши на слепящих, раскатанных санями дорог. Но я вовсе не хочу надоедать многозначительной темой о безоблачном детстве, просто вёдро тогда ещё, видимо, не зависело так от окружающей среды и непогода не запомнилась так, как нынче. А пока, продолжим читать письмо моего знакомого…

- Я ехал в Думлово в припраздничном настроение и не успевал совладать со всеми нарождающимися чувствами. Не успевало остынуть одно, как рождалось другое, ещё более сильное, затем третье в нахлёстку, и так чуть ли не каждый день со мною случается, когда еду в свою родную, а здесь я родился, в деревню Думлово, - рассказывает Виктор Иванович. - И по приезду, как будто впервые, всякий раз я тихо произношу: "Здравствуй, земля моя родная!" Я считаю, что так естественно здороваться с родиной. Когда-то читал, что один крестьянин вопил над сгоревшим домом, нажитым им долгим и изнурительным трудом на земле. Мне же вопить не позволяет совесть, хотя и в моё сердце стучит пепел: на наших глазах, быстро, один за другим потухают очаги нашей деревенской Родины - истоки всего.

И хотя мы покидаем родные места, я знаю, что и ты не здешний, а родился далеко отсюда, на Нижегородской земле, всё-таки мы снова и снова возвращаемся к ним, как бы ни грешили знакомством с другими краями. Потому что жить без малой родины невозможно. Ведь человек счастлив, пока у него есть родина. Нет! Человеку никак нельзя жить без родины, как нельзя жить без сердца. А где-то вдали, Думлово со всех сторон окружено лесом, но ясно и чисто куковала кукушка. Её голос был печален и светел, а ритм кукования был похож на биение сердца. Недаром в народе называли этот голос сиротским, вдовьим, вдовство для крестьянской женщины то же сиротство.

Я часто стал думать, старею видимо, что счастье зачастую оказывается совсем не там, где его ждёшь. Оно появляется, и мы не замечаем его, и лишь после до нас доходит, что это ведь и было, в общем-то, счастье. Оно складывалось для меня, это когда жил ещё в Курской области, работал на заводе токарем, но голос моей малой родины, постоянно будоражил мои чувства, тоска одолевала… Решили переехать всей семьёй в Людиново. Я пошёл на агрегатный, где протрудился токарем 37 лет. И вот уже почти пятьдесят лет, как обустроился в Думлове, где я когда-то родился. Держу пчёл, имеется небольшой огород. Словом, вся моя сегодняшняя жизнь связана с землёй, чем я очень доволен и горжусь.

Теперь в Думлово опять пришла весна. Я недавно с замиранием сердца слушал, щебетание скворушек. Я полагаю, что в построенном мной скворечнике появляются каждый год одни и те же скворцы. Они меня совсем не боятся, напротив, ходят по моим грядкам, как заправские хозяева. А то поют и свищут в солнечном луче на голубой берёзе, которая обняла шоколадными своими веточками небесную синеву, наливаясь сладким и прохладным соком. На улице в эту пору - благодать! Это я к чему говорю, наверное, о лучшей жизни, какая у меня сейчас есть, и мечтать не надо. Всё мне здесь дорого и знакомо. Спасибо за дружбу и последний наш деревенский кров: видно, так надо, что нет нам возврата туда, видно, это приговор необратимого времени.

Я тебе уже не раз говорил, что к нашей деревне дороги-то нет. Так скажу: в нашей деревне автомобиль ни к чему. Зимой не проедешь, колея такая в снегу, что на легком автомобиле и двух метров не протащишься. А вот в эту зиму, когда со снегом был аврал, и вовсе - деревня была отрезана от всего мира. А ведь Галина Дмитриевна Беляева, почти всю жизнь трудилась в сельском хозяйстве района, а вот уже который год, когда вышла на пенсию, вместе со своим мужем Николаем Сергеевичем живут здесь, на своей малой родине. Но в последнее время стала прибаливать, так скорая помощь к нам отказывается ехать. Я вот так думаю, зажимай пальцы на руке. Зиму долой! Весна наступила… Попробуй-ка сунься! Весну долой. Лето насупило. Лето ладно, ездить можно. Во-о… Думай теперь, каково приходится жить в деревне. Будем так говорить, несправедливо. Дороги нет. И главное - никому неизвестно, когда она будет…

Далеконько ты от нас живёшь, вряд ли наша боль, хоть о какой-то дороге до тебя дойдет?! А у нас здесь жизнь идёт своим чередом: работа, огород, время… Сначала, о себе скажу, загадывал вперёд на год - вот, дескать, поедем с женой на море, все на море что-то рвутся, посмотрим на эту привлекаловку. Но море так и не увидели. В обыденности откладываний на потом прошло время. И море теперь уже не притягивает к себе.

Вот, пожалуй, и всё, что хотелось тебе рассказать. Мне хотелось сказать тебе что-то необычное и радостное. И я сказал, о чём давно хотелось поделиться. А потом что-то горячее перехватило мне горло, слёзы затмили глаза, и я, молча, хочу тебе прошептать, вообщем-то я всем доволен, что живу в родной мне деревне Думлово, где окружают меня замечательные добрые люди. Что ещё надо для жизни?!"

Впервые я встретился с токарем Виктором Ивановичем Лифенцевым в цехе агрегатного завода. Случилось это более пятнадцати лет назад. Он тогда задержался после первой смены, и мне, признаться, было неловко: устал человек, а тут я со своими расспросами. Лифенцев улыбнулся:

- На родительское собрание в школу не опоздать бы. Очень обещал дочери придти.

Понятное дело, в тот раз нам побеседовать не пришлось. Я уходил немного расстроенным, что не удалось, наскрести фактов на большой материал, и по дороге в редакцию сетовал сам на себя: не сумел вовремя прийти, чтобы поговорить с интересным человеком, что опять придётся уложиться в сто строк. Так и случилось.

Я познакомился с Лифенцевым, когда он ещё работал токарем. А на агрегатный он пришёл в далёком 1973 году. И с тех пор выработал в своём характере такую черту: быть в ответе не только за свою работу, но и за всё, что делается рядом, развивать в людях стремление трудиться лучше. И Виктор Иванович добросовестно трудился в цехе, исправно ездил помогать подшефным в совхоз, Куйбышевского района (тогда так именно было поставлено дело). И всякое дело, за которое брался, считает важным, заслуживающим внимания. По пословице: взялся за гуж - не говори, что не дюж.

Мало сказать, что Лифенцев - токарь высшего класса, у него 6-й разряд, мастер своего дела. С годами поэт может научиться находить нужную рифму. Но истинные стихи рождаются талантом, который утвердил себя большим вдохновенным трудом и наполнил строки яркой самобытной мыслью. Этим благодатным качеством окрашен и труд токаря Лифенцева, настоящего поэта своего дела. Сам же он полагает, что не от таланта это, а от любви и желания.

- Что я хочу сказать по этому поводу, - делится Виктор Иванович,- на нашем участке работал токарем Михаил Рослов, мы с ним дружили. Много раз простаивал возле его станка, как бы глазами фотографировал всю его технологию, все, как говорится, секреты, о которых, вы, газетчики любите рассказывать. А секрет-то у него был всего один - старание, каждодневной старательной работой делал человек - дело. Стал передовиком! Почёт и славу заслужил. На заводских семинарах опытом делился. Приятно было видеть, как преображался он и внешне, и внутренне. Коротко, вырисовывалась личность. Все правильно, думал я, дело поднимает человека, а человек ещё лучше ставит дело. Скажите, что формула известная. Соглашусь, что да! Это был неприхотливый, скромный человек, но зато удивительно богатый чувствами. Он как-то по-особенному умел радоваться, наслаждаться, огорчаться, восхищаться, он знал упоение в деле. Здесь можно мне возразить, мол, можно одно и то же дело сделать и так и этак. Много лет мы у себя в цехе бились над тем, чтобы разбудить инициативу рабочего. Инициатива - это золотая спираль: мысль - чувство - действие… К тебе пришла мысль - ах, как загорелась душа! Хочется скорее попробовать, руки просят… Вот именно так работал мой товарищ Михаил Рослов. И не один он - многие в цехе так работали. И ещё об одном не могу я пройти мимо и, как говорится, микроклимата в цехе. Мы как-то по-особенному умели переживать и успехи, и неудачи. Радость - открытая, без зависти, огорчение - искреннее, неподдельное, выручка - без понукания, чистосердечная, словом, всё было не так, как у других. Можно и так сказать, у нас богаче и зрелее чувства - вот что во многом давало нашему коллективу успешно работать…

Потом я не раз встречался с Лифенцевым. Бывая на агрегатном заводе, обязательно интересовался Виктором Ивановичем. И слышал в ответ: " Токарь он - от бога". Случалось, к этим словам добавляли: "…И рационализатор - от бога". Он уже десять лет, как на пенсии. Но многие организации города нет-нет, да и приглашают Виктора Ивановича денёк-другой поработать на токарном станке. А я возьми, по такому случаю, спросил у Лифинцева: " Не раз слышал, что вы на токарном умеете всё?.." Внешне Лифенцев красив: среднего роста, ладный, крепкий, словно литой, и в то же время - лёгкий какой-то. Лицо спокойное, доброе, взгляд открытый, немного насмешливый, будто хочет спросить: "Ну, а что ж тут удивительного-то?.." Улыбаясь, он произносит: "Всё не всё, но, правда, многое умею. Почему я соглашаюсь помочь, больше не из-за денег, конечно, лишняя копейка пенсионеру не помешает, а порой - хочется что-то новое, доселе тебе неизвестное сделать на токарном станке. Руки не разучились, станок чувствуют, и всё, чтобы я не сделал - получает одобрение. Не скрою, радостно, и в то же время приятно - доброе слов всем нравится..."

Время подошло, чтобы закончить рассказ о токаре Лифинцеве. Доверие к нему пришло не сразу. И не от громких слов, а от хороших дел. Виктор Иванович всегда будет помнить свой родной завод, которому отдал 37 лет своей жизни. Но это как бы уже - в прошлом. А настоящее - вот оно: давно на пенсии, а его многие организации города приглашают, потому что знают, как виртуозно умеет работать на токарном станке. И всё что он сделает - вызывает только лишь восторженные слова.

А что человеку нужно? Чтобы что-то оставалось после него.

Большое блюдо, доверху наполненное мёдом, Виктор Иванович поставил к нам поближе, разложил ложки, сам, усевшись в сторонке, стал любезно потчевать:

- Угощайтесь… На здоровье…Свеженький… Только что откачал для пробы немножко…

Мёд и правду был тёплый, светловато-золотистая его масса просвечивала насквозь, источая тот густой, душный запах, какой бывает только на цветочной полянке в самую жаркую и тихую пору лета. Мёд всегда пахнет летом, и ещё детством и солнцем. Мы едим его, нахваливая, наперебой говорим об этих волнующих ароматах, о неповторимом волшебном вкусе, а Виктор Иванович довольно улыбается, поддакивает, качая седой головой.

- У нас в Думлове мёд особый, лесной, вокруг, сами видите, вековые дубы растут, много липы, берёзы, так что чище нашего мёда, поди-ка и не сыщешь. С детских лет я люблю эти места, лес густой, в иных местах, и вовсе непроходимые дебри, на сотни вёрст не то что там дыма какого-то, а и пылинки нет. И от мёда нашего пользительность большая. Я вот за свою-то длинную жизнь мало таблеток принимал, всё моё лекарство - медок наш лесной, думловский…

Виктору Ивановичу чуть за семьдесят. Когда он что-то рассказывает, при этом всегда улыбается. Настолько от него исходит доброта, какая-то необыкновенная теплота, улыбчивость, что ты невольно вместе с ним улыбаешься. Пчеловодческому делу он обучился ещё в детстве, потому как в Думлове жители всегда занимались пчёлами. Просто любили это непростое дело с измальства.

Но продолжаем пить чай с мёдом, беседуем. Лифенцев, всегда опрятен, чисто выбрит, во всей его жилистой, натренированной фигуре есть что-то строгое, армейское, будто он долго служил и только недавно вышел в отставку. Я вскользь намекаю ему на это, а Николай Сергеевич Беляев, сосед его, в это время он с нами также пьёт чай с мёдом, услышав мои слова, охотно ответил за Виктора Ивановича:

- С его характером и не растолстеешь. Ещё темно, а он уже вставши, и всё на пасеке, всё возле пчелы, в огороде, в саду. Виктора Ивановича пчела любит. Любит и слушается. Не каждый этого достигает, тут уметь надо.

У Виктора Ивановича две дочери, есть уже взрослые внуки. И все, дети и внуки, живут поблизости в Людинове, родные думловские места он покинул всего на несколько лет. Так получилось, чуть пришлось пожить в Курской области, и вот уже почти пятьдесят лет, как опять вернулся в Думлово. И опять хлопочет на любимой пасеке.

Слышу голос Виктора Ивановича. Жду не дождусь, когда зацветёт липа, иван-чай, фацелия, кипрей, малина… Тут только не зевай, пчела очень активна в это время, много летает, трудится весь световой день.

Виктор Иванович и сам в это время весь в медоносной страде, хлопочет день-деньской. Он без пчёл уже не может жить. Он и сам как пчела: та нектар собирает, а он опыт. Где только можно: из книг, от старых опытных пчеловодов… Даже в праздники, когда всей большой семьей собираются за столом, разговоры только о медоносах и пчёлах-труженицах.

У пчеловода дел всегда много. Зимой Виктор Иванович следит за вентиляцией в ульях, за температурой. Сытая и здоровая пчела к апрелю - значит, есть надежда на хороший взяток. Любит Лифенцев весенние денечки, когда пчёлы уже выставлены, делают облёты, радуются солнышку, сил набираются. Начинают гудеть все многочисленные улья, манят пчёл пожелтевшие ивы, а потом и черемуха, голубика, клены, вереск… Всегда с волнением он делает первую откачку. Снимает пробу, оценивает качество. На пасеке чисто, низко выкошены травы. Это от змей и муравьёв хоть какая-то преграда…

В тени, под густой раскидистой черёмухой мы присели на скамейку. Нам пора было уезжать. Я хотел было уже пожать руку Виктору Ивановичу, и сказать, что был очень рад ещё раз побыть здесь на их неповторимой думловской земле… Как вдруг Лифенцев встревожено заговорил:

- Не помню, где-то недавно прочитал, что по прогнозам учёных, в течение столетия пчёлы могут исчезнуть с лица земли. Эксперты Программы ООН по окружающей среде предупреждают, что это может угрожать глобальной продовольственной безопасности, так как именно пчёлы опыляют свыше 70 видов жизненно важных сельхозкультур из 100, из которых производят 90 процентов продуктов питания в мире. Не дай Бог, чтобы это случилось! Люди не переживут этой напасти!

Лицо Виктора Ивановича всегда улыбчивое и доброе, вдруг стало мрачным, хмурым, а в глазах появились слезинки… Не дай Бог, чтобы это случилось! Я что-то надеюсь, Виктор Иванович, что этого никогда не произойдёт!

Если вам когда-нибудь доведётся ехать на станцию Куява, сверните налево в лес, и по лесной дороге километра через три вы приедете в деревню Думлово. Сразу скажу, краше мест, какие вы здесь увидите, я в Людиновском районе больше не встречал.

Да, сейчас в Думлове всего три жилых дома, а раньше, до войны местные старожилы утверждают, было 52 двора, своя начальная школа, сельский клуб, почта, даже - представьте себе, колхозная баня, потому как здесь был свой колхоз и назывался он "1-ое Мая". Вот ведь как было! Но вдруг ненароком повернёте налево, то эта дорожка приведёт на здешнее кладбище, где есть своя часовенка, сделанная руками Николая Сергеевича Беляева, и уже знакомого вам - Виктора Ивановича Лифенцева. Это он на токарном станке точил красивые балясины, которые и украсили часовенку. Раз уж заговорили о кладбище, добавлю: здесь покоятся все жители, которые когда-то жили в Думлове. Кладбище ухожено и облагорожено. Вас встретят изумительной красоты резные из железа ворота. И сразу отметите, что здесь свято хранят память о людях, которые когда-то здесь жили…

А вот если поедете прямо, то первый дом на вашем пути встанет - дом учительницы Астаховой. Здесь о ней все расскажут вам много хорошего, и всегда вспоминают добрым словом. Селяне, как могут, стараются, чтобы этот дом подольше простоял, сохранился, как память о добром человеке.

Деревенька эта вся окружена сплошным лесом, а чуть в сторонке - небольшой овраг, а на глубине его бежит светлый ручеёк… Местные всё собираются загородить этот овраг плотиной, и получилось бы - небольшое озерцо. Но где им это сделать: средства нужны и немалые, да и труда придётся много вложить…

Сказочная песня природы Думлава в неповторимом исполнении прибежавшего сюда ручейка вам запомнится надолго, как запоминается самое дорогое, от чего на душе бывает по-особенному светло и радостно. Кто знает, может, и вы, вроде меня, побывав здесь однажды, приедете сюда в разные времена года, чтобы вновь и вновь почувствовать такую любовь к отчей земле, какую нельзя почувствовать нигде на всём белом свете. Помнится, и меня Виктор Иванович повёл к завораживающему журчанием ручейку при самом первом с ним знакомстве. И неодолимо потянуло к его истоку. И мы стали пробираться сквозь пьянящие заросли пахучей медуницы, сквозь разные кустарники, но вот как-то сразу всё оборвалось, и кустарника больше нет, а впереди выбежали к воде, словно на цыпочках, приподняв свои белые свадебные платья, стройные и такие ещё юные берёзки, которым так и хочется сказать: "Здравствуйте, мои красавицы! Вон куда вы забрались. Поди - как вам здесь так хорошо живётся, рядышком с ручейком, вам есть из чего водицы напиться. Будьте здоровы, живите долго. А я к вам обещаю, буду часто приходить…" А сейчас вот добавлю, не всегда так получается. Одного желания мало… А чуть поодаль от берёзок - гордые дубки появились. А цветов счёту нету. Красуются друг перед дружкой, хороводы водят вместе с многочисленными бабочками под припевы ручейка. И здесь вспоминаются стихи Тютчева: "Не то, что мните вы, природа, не слепок, не бездушный лик, в ней есть душа, в ней есть свобода, в ней есть любовь, в ней есть язык… Так связан, соединен от века союзом кровного родства разумный гений человека с творящей силой естества". Но это уже другие стороны биографии ручейка, бегущего на глубине оврага… Здесь все завораживающе, всё чудно и красиво. Да и люди, которым судьбой начертано здесь жить, также вас удивят своим естеством и добротой характера. Как я уже говорил, что живут здесь: Галина Дмитриевна и Николай Сергеевич Беляевы, Любовь Александровна Никишина и Виктор Иванович Лифенцев. Всего лишь три семьи... А раньше, вон сколько было…

И сто-о-о-рия!.. Что было, то было…

- Сколько хожено-перехожено по этой лесной дорожке! И не просто так, не ради прогулок, а всегда только по делу. Родители частенько брали нас, ребятишек, с собой. Сумки, конечно, были у нас полегче, но обязательно, мы всегда что-то несли: землянику или чернику в аккуратной корзиночке, лесную малину… Ещё темновато за окном, а мать уже, бывало, будит:

- Вставайте! Да берите ягоды из погреба. Никишины, кажись, пошли вон, - рассказывает Галина Дмитриевна.

Галина Дмитриевна, среднего роста, чуть-чуть полноватая, родилась в Думлове. Одно время жила в городе, работала на семеноводческой станции. Но всё время тянуло жить в деревню, как только вышла на пенсию, вместе с мужем - Николаем Сергеевич переехали сюда.

Принесла чайник, накрытый марлей. Угощает.

- Пейте горяченький, на лесных травах заваренный, - произносит Галина Дмитриевна.

Она на секунду задумалась, а потом вдруг застенчиво - даже краска выступила на её бледных щеках - улыбнулась:

- Это мой, Николай Сергеевич больше любит бродить по лесу, я-то не могу ему компанию составить. Он все места в лесу знает: и ягодные, и грибные, а уж чернику, как долюбливает собирать…

Мы с Николаем Сергеевичем в это время сидим на улице за небольшим столиком, на самодельной лавочке.

Галина Дмитриевна, продолжает говорить:

- Нравится нам с ним в деревне жить. Места-то у нас здесь какие чудные. Просим лишь у Бога, чтобы он нам подольше годочков прожить дал…

Мы сидим за столом. Галина Дмитриевна тоже рядом с мужем присела. А солнце в это время висело над лесом, а может, лежало на сильных его вервях, как на перине, усталое, обессиленное - немало потрудилось за день, и лучи его, кроткие, ласковые, тихо догорали на окнах дома Беляевых. Галина Дмитриевна всё приговаривала, что чай вкусный и главное, очень полезный. Мы с Николаем Сергеевичем пили чай молча, больше смотрели на лес, на солнце. Но вот где-то неподалеку прокричал филин, и Галина Дмитриевна прислушиваясь сказала:

- На работу собирается. День-то сегодня выдался жарким - вся жизнь у птицы по ночам.

Тут в разговор вмешался Николай Сергеевич:

- Вот так и живём, под филина ложимся, с филином встаём.

День уже убывал, а уезжать не хотелось. С утра до вечера ходил по деревне, заглянул в лес и овраг, послушал ещё раз журчание веселого ручейка… Пора было собираться домой. Как и условились раньше, по осени, когда пойдут грибы, приеду, навещу дорогих мне людей. Виктор Иванович с Николаем Сергеевичем каждый подаёт мне руку:

- Поживём ещё, - произносят они вместе эти слова. А затем, опять же, вдвоём добавили: - Ты за нас там, в городе, замолви словечко, что в Думлове мол, ждут не дождутся дороги. А так, жить можно! Ждём вас очень. Не забывай нас… - Ну что вы, право… Светло было тогда у меня на душе и грустно немного. Всегда, наверное, так бывает, когда расстаёшься с друзьями.