Мне и раньше доводилось встречаться с ними. И каждый раз, когда встречаешься с интересным человеком, со своеобразным характером, с умелым руководителем или рабочим, неизменно возникает вопрос: "Как сформировались этот характер и личность?". Не раз приходилось мне брать интервью и беседовать с самыми различными людьми. Я раскрыл блокнот с вопросником. Но вопросник не потребовался - Тимофей Тарасович Карпов, Виктор Алексеевич Шеварутин и Геннадий Александрович Морозов горячо и увлечённо стали рассказывать о своих коллективах, о больших, интересных делах машиностроителей, сельчан и агрегатчиков. И главная мысль - понятие патриотизма обмельчало, истощилось. Раньше был его величество рабочий класс. И в этой метафоре звучала какая-то часть правды: люди, занятые физическим созидательным трудом, пользовались почётом и уважением. Было крестьянство, худо-бедно кормившее страну… И, всё равно, нет сомнения в том, что добрые традиции, прославляющие труд человека, неважно в какие времена они были заложены, переживут века.

Тимофей Карпов, пенсионер, а до этого тридцать лет трудился бригадиром слесарей-сборщиков машиностроительного завода, кавалер орденов Трудовой славы трёх степеней, почётный гражданин Людинова

- Как-то, наверное, лет тридцать минуло с тех пор, меня пригласили на встречу с учащимися профтехучилища №2, когда-то я тоже здесь учился. Ребята тогда засыпали вопросами. О чём им говорил? Конечно, о профессии рабочего, о себе, о них. Пэтэушники были откровенны, один даже, помнится, умудрился спросить: "А правда ли, когда станешь передовиком, работать можно меньше, а получать будешь больше?.." Я улыбнулся. Смотрел на мальчишек и хотел увидеть себя среди них. Я тоже когда-то был таким, а потому не обиделся на этого вихрастого мальчишку, но, чтобы тот понял неправомерность своего вопроса, неспешно повёл разговор.

Давно это было. Однажды, довольный своей работой, долго стоял у своего первого изделия, что-то было такое небольшое, лёгкое. Ко мне подошёл мастер и, видя мою радость, сказал: "Ничего, что маленькая, зато удаленькая: без неё ни одна машина никуда… Все мы когда-то начинаем с малого, и только потом, с годами честного труда, переходим к большому. Любое дело - в почёте. Главное, как ты его выполняешь. На совесть - любят такого человека, а если так себе, нет горения в работе - грош цена. Я таких называю лодырями. Что-то я разболтался, к тебе это не относится, ты хорошо учился, с повышенным разрядом профтехучилище окончил. И работаешь, как надо. Молодец!"

Мастер ушёл. А я, растерянный, стоял у своей детали и не понимал, как расценивать слова старого мастера, человека, которого я любил, с которого брал пример. Да и мог ли в свои неполных семнадцать уловить суть слов наставника? Много лет спустя убедился в правоте мастера. И оценил потом ту простую его педагогику.

Понял, что мудрость старого мастера была не в каждодневном "разжёвывании" больших и малых рабочих истин. Мудрость его состояла в том, чтобы я, молодой, точнее, начинающий рабочий, получая все наставления и советы учителя, а он именно таковым для меня был тогда, мог их потом оценить, осмыслить и применить в деле.

Однажды (не люблю вспоминать об этом!) я поторопился, невнимательно прочитал чертёж и сделал деталь с припусками - затем вторую, третью… Потом увидел, что надо переделывать, но решил: ладно, авось пройдёт. В своём цехе прошло, но в другом заметили. Вернули назад на доработку. Я узнал об этом, пошёл к мастеру. Рассказал всё, как было.

Больше не помню, чтобы когда- нибудь пошёл против своей рабочей совести. Верно говорят, что только в сказке города за одну ночь вырастают, да дурачок в умницу оборачивается. В жизни думающий человек обычно учится на своих ошибках. Много я потом, прежде чем сделать, обдумывал и находил самое правильное решение. И дело всегда выигрывало от этого.

Иногда до того обидно бывает, что не все понимают по-настоящему любовь к рабочей профессии. Любил я своё дело, работу. А вот придёт мальчишка на завод - толком штангенциркуль держать не умеет, и себе туда же: "Ну что, мужики, как заработки?" Конечно, всякий труд свою цену знает, но так сразу…

Вспоминается, чуть больше года проработал у нас в бригаде один паренёк. Слесарь способный, но как-то не удержался (зарплату вместе со мной получал) и спрашивает: "Тима, а Тима, сколько у тебя?" - "Много", - отвечаю. - "Не, серьёзно? Ребята интересуются…" - "Ну, далеко за 300". - " Ух ты! Мне бы так!" - "Будет и так, - говорю - всё будет. Учись пока. Учись работать! Эта наука - хоть слесарь ты, хоть кто - нигде тебя не подведёт".

(От автора). Карпов знал, что говорил. Слесарь шестого разряда, ударник коммунистического труда, много лет работал с личным клеймом качества. Хорошо работал, за что награждён орденами Трудовой славы трёх степеней. Сам уже более десятка таких, как тот паренёк, делу обучил. Значит, какой-то опыт у Карпова есть, а слова его с делом не расходятся. "Опыт подсказывал, - не раз говорил Карпов, - что коллектив только тогда силён, когда каждый инициативно и творчески вносит свой вклад в общее дело".

Сколько дней не видел Славку? - старался я вспомнить. - Три дня, неделю? Больше… Завтра в обед обязательно загляну к нему. Потолковать надо.

Назавтра пришёл в цех к Вячеславу Михайловичу Никуличеву. Тут требуется одно пояснение: я и Никуличев когда-то (а было это в начале 60-х годов ) вместе учились в ПТУ №2. С тех пор и остались друзьями. И к кому, как не к другу, можно пойти за советом, за помощью?

Но разговор у нас не получился: Вячеслав обещал помочь одному пареньку, недавно пришедшему к ним работать. Договорились встретиться после смены.

- Сколько раз слышал, и не от одного человека, - размышлял я, идя обратно к себе, - что любит Славка с молодыми возиться. Говорят, у себя в цехе лучшим наставником молодёжи слывёт, неплохо у него это получается. Кто бы мог подумать, что из однокашника выйдет такой хороший воспитатель! Вспомнил, а потому прибавил шагу, что мне ещё надо было зайти в партком и обсудить один вопрос, касающийся работы моего цеха. А впрочем… Не нам ли мастер производственного обучения Иван Григорьевич Баранов не раз твердил: "Работать хорошо - это полдела. Гораздо лучше, когда, скажем, ты своего ученика научил работать так, как сам умеешь. И совсем хорошо будет, когда твои ученики станут работать не хуже тебя и уже своих учеников воспитают правильно, и научат добросовестно работать…"

Много лет прошло с тех пор, как мы с Никуличевым окончили училище, а правоту слов мастера не так давно, как следует, поняли. Хотя и у меня учеников перебыло немало, многие трудились в моей бригаде, а вот добрый завет наставника как-то не вспоминал…

В тот день с работы мы возвращались вместе с Никуличевым. Шли пешком. Во-первых, в автобусе не поговорить, а во-вторых, дорогой как-то лучше думается. И беседа ладится, и усталости, когда домой придёшь, после такой прогулки не замечаешь.

- Послушай, Слав, что я тебе скажу, - заговорил я. - Вчера мой Олег заявился из училища поздно и так объяснил: "Я сегодня задержался, потому что мы готовились к концерту. Ведь училищу нашему 70 лет скоро…”

Слава сказал: “Забыл об этом. Стыдно как-то получается, Тима. Мы ж с тобой собирались вечно помнить училище наше, преподавателей, мастеров… Да. Работаем оба - и ты, и я - не плохо. А когда в последний раз были в училище? Не припомнить. Вот-вот, и я о том же. Слушай, Тимка, давай училищу подарок своими руками сделаем. Вот здорово будет!” - предложил Никуличев.

- Как раз за этим я к тебе и шёл. Я - "за". - На том тогда мы и порешили. И домой шагали уже в приподнятом настроении.

По правде сказать, вначале я удивился, встретив Карпова: чуть выше среднего роста, голубые добрые глаза, весёлая улыбка… По снимку же, который несколько лет тому назад был опубликован в нашей газете, мне представлялся он совсем другим.

Быть руководителем бригады, где 39 человек, непросто. И не только потому, что сколько людей - столько характеров (уже журналистским штампом стало это выражение). Современное производство требует от любого руководителя любого ранга, в том числе и бригадира, не только больших знаний, мастерства (это само собой разумеется!), но и физической выносливости, если хотите, силы. И вдруг в громадном пролёте цеха передо мной предстал Тимофей Тарасович Карпов, каким я уже вам его описал.

Раньше мы не были знакомы, и этот небольшой очерк написал тогда, что называется, на одном дыхании, в основу были положены несколько встреч с Карповым и его товарищами по работе. Я старался тогда передать главные черты характера Тимофея Тарасовича, которые помогали ему выстоять в нелёгкие послевоенные годы. В семье было шестеро детей, а кормильца, отца, они лишились рано: тому виной - многочисленные ранения, полученные отцом на войне. Да и последующие годы жизни были у Карпова нелёгкими, но об этом мы узнаем чуть позже, не будем торопить ход событий. Пока же вместе с Карповым обратимся к истокам, попытаемся представить себе начало пути героя и первые шаги к мастерству.

- Пятнадцатилетним мальчишкой я приехал в Людиново. Поступил учиться в ПТУ №2. Общежития тогда не было. Пришлось снять квартиру. Так и началась моя жизнь. Я очень хотел получить профессию рабочего - именно слесаря-сборщика. Помню, в приёмной комиссии мне предложили учиться другой специальности. Я тогда наотрез отказался, мотивируя тем, что настроен быть только слесарем. Со мной согласились, но кто-то из членов комиссии не утерпел: "Настырный мальчишка! Из таких обычно толк получается!.." Я вышел из просторного кабинета, и, закрыв за собой дверь, облегчённо вздохнул: "Принят".

Вы, может, улыбнётесь, прочитав эти слова, но в ту пору в профтехучилище не просто было поступить, причём деревенскому мальчишке. Это сейчас в ПТУ порой - недобор. Тогда всё было по-другому.

…Давайте ненадолго прервём Карпова. Потом вновь попросим его продолжить рассказать о себе. А пока…

И вот, когда Тимка Карпов вышел из кабинета, где ему сказали, что он принят в слесарную группу, его остановил мужчина средних лет. Представился: Баранов. Сказал, что хотел бы видеть Тимофея в группе, где мастером производственного обучения будет он, Иван Григорьевич.

Не буду затягивать рассказа о том, как Карпов учился в ремесленном; с вашего позволения, остановлюсь на другом: больше двадцати лет прошло, а мастера своего Тимофей Тарасович (да один ли он?) не забывает. Почему? Что особенного дал наставник Карпову? Мастеров в училище много, но не каждый, хотя бы на несколько лет, остался в памяти учеников. А тут-случай особый.

- Наш учитель, мы его никак иначе не называли, - мастер на все руки: шофёр, токарь, электросварщик… Десяток специальностей имел. Работал с вдохновением - он так и не вышел из детства. Из десятка своих профессий выбрал одну основную, далёкую от металла, - мастера, педагога, - продолжает Тимофей Тарасович. - Но это - не самое главное.

Подкупало нас, мальчишек, в Баранове другое. В этом человеке, если можно так выразиться, "сидело" несколько людей. Он - и мастер на все руки, и наставник наш - добрейшей души человек. А как восторженно предан был слесарному делу, говорил: если уж выбрал профессию - служи ей верой и правдой. Он для нас был и пропагандистом: лучше его никто не рассказывал о тепловозостроительном заводе, где нам предстояло работать.

Словом, воспитал в нас любовь к рабочему делу, научил понимать эту сложную, но почётную профессию, привил нам искреннее уважение к человеку. Неустанно повторял, что с товарищами легче победить любые невзгоды. Потом в жизни я не раз в этом убеждался… Мне казалось, что он умеет всё, знает своё дело так, будто всю жизнь слесарит.

Он умел выходить из любого положения. Всех, кто его знал, поражали его ловкие руки и голова. И, когда Баранов находился дома, к нему можно было прийти в любое время, днём и ночью, когда хочешь, и это была не просто помощь - он так жил. Баранов научил меня сотне мелочей: как работать, как экономить металл, как отдыхать… Он научил многому, но учил не уча. Да, надо знать технику, но куда важнее усвоить ряд простых вещей, тайны которых были открыты этому человеку…

Я своим ученикам рассказывал о своём бывшем наставнике: "Добрый человек. Мужик был - от и до. А главное - справедливости его на несколько человек хватило бы… Совестливый…"

Карпов говорил о справедливости, будто она измерялась килограммами, будто старый мастер был не просто справедлив: в нём была сама справедливость как таковая. И он "отрезал" её от себя - людям.

А теперь перенесёмся из того времени, где наш Карпов - ещё просто Тимка, пэтэушник, в день следующий, гораздо позже, на машиностроительный завод, в цех технологического оборудования, где Тимофей Тарасович руководит большой бригадой слесарей-сборщиков.

Думаю, будет интересно узнать, что Карпов на машзаводе - почти со дня его основания. Начинал здесь кочегаром (цеха тогда только строились, и надобности в слесарях ещё не было). Но так продолжалось недолго. В 1972 году Тимофею Тарасовичу доверили руководить бригадой - и сразу этот коллектив завоевал право называться одним из лучших на заводе, как и по Министерству автомобильной промышленности СССР. Не раз портрет Карпова украшал заводскую Доску почёта. Двадцать лет подряд бригада Карпова - в лидерах соревнования. Не правда ли, завидное постоянство?! Как же удавалось этому коллективу с заметным опережением обходить своих соперников по труду? Об этом рассказал мне тогда слесарь Виктор Егорович Денисов:

- С Тимофеем Тарасовичем я в бригаде - с самого первого дня. Поначалу ох как тяжело нам приходилось! Завод только начинал свою жизнь, а вместе с ним и мы. Заводские трудности были и нашими. И вот с тех самых пор отметил я в своём бригадире довольно редкую, по нынешним временам, черту - совестливость. В любом деле, производственном или общественном, Тимофей Тарасович - всегда на высоте. Он не умеет делать дело плохо, кое-как. И, знаете, ещё поражают его терпение, оптимизм. Порой даже удивляемся ему: сидим без дела (редко, правда, такое случается!) - нет металла. Тимофей Тарасович всюду и везде ходит (не подумайте, что один - коллектив всегда с ним)… Казалось бы, после всего этого устал уж бригадир, а он нас берётся подбадривать: "Ничего, потерпите, мужики! Работа будет…"

- В таком составе мы трудились почти 30 лет, - продолжает рассказывать Тимофей Тарасович. - Не знаю, к месту ли будет, но, по-моему, это - тоже показатель: наши Олег Дайнего и Геннадий Зубарев без отрыва от производства окончили Брянский институт транспортного машиностроения. Александр Сергеев - Дятьковский индустриальный техникум, а у восьми человек из бригады тогда за плечами был Людиновский машиностроительный техникум. В этом-то, наверное, и надо искать причину наших успехов!

"Мы часто шутим над бригадиром (вообще, в коллективе шутки понимают и правильно к ним относятся): интересно, а что случилось бы с Карповым, если бы, скажем, неделю-другую бригаде не давали работы? Вышел бы он из терпения или нет? Не подумайте только, что у Тимофея Тарасовича всегда всё гладко. Если б так! Он-то сам вам об этом не скажет - лучше спросите Дмитрия Семёновича Прошкина. А я уж наговорился - работать побегу”, - заключил тогда свой рассказ Виктор Егорович Денисов.

Прежде чем предоставить слово Прошкину, совершим небольшую экскурсию на участок, где работала когда-то бригада Карпова. Узнаем, что они делали, какую продукцию выпускали, выясним ряд других мелочей (да простит мне коллектив столь лёгкое обращение!).

Поначалу, когда Тимофей Тарасович привёл меня на своё рабочее место, я даже растерялся: поразила площадь участка. Но мой "экскурсовод" убедил в том, что не так уж она и велика, ведь, как-никак, почти сорок человек здесь работает. А видели бы вы, какую продукцию делала бригада, а детали крану лишь под силу поднимать да с места на место переносить. Думаю, нет необходимости называть всю продукцию, которую изготавливал этот коллектив. Скажу лишь, что бригада собирала узлы и для автоматических линий, и для сельскохозяйственной техники, и много других вещей, необходимых народному хозяйству страны.

Вскользь было упомянуто, что случались и в передовой бригаде Карпова простои. Да, такое бывало, но очень редко. Здесь знали, чем будут заняты не только сегодня, но и завтра, и через неделю… Как и за счёт чего добивались этого? Вот что говорил тогда сам бригадир:

- Рабочие планёрки, я думаю, - не новость, они во всех бригадах проводятся. Но у нас на таких летучках - откровенный разговор: обстоятельно анализируем прошедшую смену, стараемся конкретно спланировать предстоящий день… Словом, для нас планёрки - необходимость, на них часто приглашаем начальника цеха, а иногда даже кого-то из руководителей завода. Такое общение с коллективом бригады, в которой каждый знает что именно должен сделать сам, а что товарищ, здорово помогает в работе. И ещё. Посудите сами, каково будет, скажем, начальнику цеха, если он вчера присутствовал на нашей рабочей планёрке, что-то обещал, а сегодня не сдержал слово? Это ведь не последняя его планёрка. А кому приятно перед рабочими краснеть?

А теперь самая пора послушать Дмитрия Семёновича Прошкина, который по словам Денисова, скажет нам о Карпове то, чего от самого Тимофея Тарасовича мы никогда бы не узнали.

"Мастерство нашему бригадиру как далось? Не знаю, просто или трудно, - начал свой рассказ о бригадире Карпове слесарь Прошкин. - Мне кажется, он лёгкого никогда не ищет, да легко ему ничего и не давалось. Вот только одна деталь из его биографии. В семье их было шестеро детей. Тимофей рано начал самостоятельную жизнь - знаете, что учился в ремесленном, работал, служил в армии, и снова работал… Не один год ютился с семьёй на частных квартирах, в общежитиях. Но, удивительно, на работу Карпов всегда приходил в добром расположении духа, голоса ни на кого не повышал.

А как умеет работать?! К нему, я бы сказал, больше подходят иные слова: он не работает, а "пашет". Не подумайте, что наш бригадир какой-то там рвач (заработки у нас неплохие), до денег жадный - он просто иначе не может, это у него в характере. Не знаю, откуда пришло, когда укоренилось в нашей бригаде, только коллектив, скажу не для красного словца, любит работать, и у нас, в основном, получается. Ни разу не было такого, чтобы бригада не справилась с планом. И ещё скажу: Карпов (думаю, меня поймут правильно) родился для того, чтобы быть бригадиром. Небольшая эта должность, незавидная ноша, но Тимофей Тарасович больше старается для нас, нежели для себя. Не всегда Карпов, наверное, хорош для руководителей, а к нам, рабочим, простому народу - с уважением".

Да и как не быть этому уважению, если Карпов - сам из простого народа? Подумаешь: бригадир! А сколько таких случаев, когда, скажем, коллектив избрал бригадиром своего товарища - показалось, что он инициативнее, квалифицированней, словом, доверили руководить. А человек не справился с этой ношей, точнее сказать, зазнался, высокомерие в нём проявилось… А у Карпова же - всё наоборот.

Да, у Карпова всё было, как у многих: сначала - школа, училище, потом - проба себя в деле: в одном, другом… Всё это вмещалось в понятие "до армии", потом - три года службы , женитьба, затем - сын… И все роли, отведённые ему, получены: вот он уже слесарь, бригадир, муж, отец.

Роли получены, но ещё долго придётся их исполнять, только исполнять, ничего не меняя. По тому, как он живёт, как справляется с этой ролью, будут судить, какой он бригадир, какой отец, и о многом другом…

Не один десяток лет прошёл, чтобы могли сказать так легко: Карпов - человек хороший, и бригадир что надо, и отец… Кто-то может подумать: неужели ради этого слова человек живёт? Неужели, чтобы его заслужить, расходуем всё отпущенное нам время? Не ради слова, конечно, критерий иной. Горький сказал: "Цена человеку - дело его". Наш герой жил делом и исполнял его очень хорошо. Карпов все эти годы жил, работал так, что в один прекрасный день мог в разговоре с сыном гордо сказать: "Я - рабочий человек!" Для него понятие "рабочий" - всегда было состоянием души.

Мы хотим, чтобы нам показали положительного героя. Желание понятное, понятно и то, что он, наш идеал, может быть разным. Инициативный деловой человек, у которого слова никогда не расходятся с делом… Таких уважают, им верят, за ними идут. Но мало радости от общения пусть и с умным, компетентным, но совершенно необязательным человеком: дело-то ни с места.

Карпов же ничего сверхъестественного не делал - он просто был слесарем, бригадиром. И ему никто не мешал - будь слесарем, работай. Но всё же он мне кажется самым главным положительным героем, потому что за ним стоит хорошая, чистая жизнь.

Предвижу возражения: "Ну и что, что Карпов отлично работал, что награждён орденами Трудовой славы трёх степеней? Не он один!" Да, не один, и это отрадно. Карпов - положительный герой, с которого можно брать пример! А почему бы и нет? Хороших людей много, любящих профессию тоже. Положительный - это ещё не повод, чтобы попасть на газетную страницу, которая, хочешь - не хочешь, а воспринимается как Доска почёта.

Тимофей Тарасович - лишь один из лучших был на машиностроительном заводе. И, главное, каждого, кто с ним знаком, не оставляет уверенность, что он не подведёт. А верят только в хороших людей!

Мастер воспитал в нас любовь к рабочему делу, научил понимать эту сложную, но почётную профессию, привил нам искреннее уважение к человеку. Неустанно повторял, что с товарищами легче победить любые невзгоды.

Виктор Шеварутин, пенсионер, а до этого чуть более 40 лет работал механизатором

- Помню себя: небо еще тёмное, сумеречное, а мать ласково будит меня: "Вставай, сынок, пора". Корова и овцы со двора вырываются шумно. А я, сонный, с полузакрытыми глазами, вяло бреду за ними. Выхожу за околицу деревни Гремучки, где до самого леса простилаются луга - зелёные, с мягкой и шелковистой травой.

Но вот поднимается солнце, голубеет небо. И всё вокруг становится иным: по верхушкам деревьев бегают солнечные блики, а маленькая речка Гремучка, видимо, тоже солнцу рада, как-то по-особому журчит; светлая, холодная вода бежит, как бы разговаривает с собой, чтобы где-то на границе с Брянской областью влиться в светлые воды Болвы, а там, дальше, и вовсе вольётся в величественную Десну. А я, семилетний, веселею, радуюсь всему этому. Коровы и овцы разбрелись по лугу в поисках сочной травы, а я удобно пристраиваюсь на бережке Гремучки. Отсюда хорошо видно окрест.

Деревня только пробуждается. В окнах соседней избы красным заревом отразилось взошедшее солнце. Где-то размеренно, чётко тюкал по "бабке" молоток, отбивавший косу, и всё равно было по-утреннему тихо. Мелкая роса белым налётом покрывала траву, отчего сельская улица выглядела обновлённо чистой. Не шелохнувшись, стояли берёзы, словно не могли преодолеть ночную дрёму. Небо было безупречно ясным, и в его светлой голубизне я находил какой-то укор себе: опять вот меня сегодня мать еле добудилась, отец приболел, братишки ещё малы, а коровы ждать не могут, их надо гнать пастись - достоин ли я, чтобы жить под таким ясным небом…

Я с завистью думал, что сейчас дома, поди-ка младшие братишки спят и видят солнечные красивые сны. А мне до самого обеда надо пасти, да и после, когда мать подоит корову, чуть спадёт полуденная жара, снова отправляться в луга. Хорошо, что этой осенью пойду в школу. Вот обзавидуются мои два младших братишки. Знал, больше того, уже видел, что мать мне купила яркий портфель, книжки, пенал, карандаши…

Я забылся, корова и овцы забрели далеко, их уже не видно. Я схватил прут и побежал искать скотину. Вот так всегда, и помечтать некогда. Ищи теперь, не могли поблизости походить, везде трава одинаковая…

…В небольшое окно моего трактора "Беларусь" струится солнечный свет. Настроение сегодня у меня нормальное, рабочее. Я чуть замечтался, вспомнил своё далёкое детство. Но роса спала, да вон уже и остальные механизаторы на своих тракторах стали подтягиваться. Пора начинать прессовать сено. Работа не ждёт. Да и солнце поднялось. Надо же, опять мне вспомнилось, как мать любила нам, сыновьям, когда мы уже повзрослели, собирались на косьбу (дома-то всегда держали большое хозяйство, пятерых детей прокормить надо было), говорить: "Жить под солнцем, где реки, леса, поля и луга - это счастье"… И теперь, когда у самого трое детей, а за плечами более сорока лет трудового стажа, люблю работать, когда солнце над головой, а жаворонки, словно понимая сегодняшнее моё настроение, вовсю в вышине свои привычные песни выводят. Но я встряхнулся: что это сегодня со мной, на воспоминания потянуло? Ровно повёл трактор по полю, но в душе уже понимал - что-то творится. Может, это ранний утренний разговор с дочерью, которая окончила по родительскому наставлению Тимирязевскую академию, диплом агронома получила, а жить и работать в деревне не хочет, но надеюсь, что ещё передумает - в молодости свойственно заблуждаться, подтолкнул на воспоминания…

"Вот те на! Растерялась дочка, - подумал я. - Не светило, не грело да вдруг и припекло. Да куда она денется? Не малина, не опадёт. Что за спешка такая? Успеется. Одумается. И всё будет как надо”, - утвердительно заключил про себя. Сам-то понимал своё простое крестьянское назначение и никуда вовек не стремился из Гремучки, только учиться уезжал…

У меня свежи в памяти все более или менее крупные события здешних мест, потому что тут я родился и вырос. С двенадцати лет ходил за плугом, подростком получил Почётную грамоту за добросовестный труд в совхозе. За всю жизнь только раз покидал эти места - учился в Рязанском военном училище, до старшего лейтенанта дослужился. А однажды, приехав на родину в отпуск, в деревенском клубе на танцах встретил свою Татьяну. Понял, что она - моё солнце, небо и земля. А та меня упросила не покидать родные места, работать и жить на земле. Написал рапорт… И так снова вернулся на малую родину, чтобы остаться здесь навсегда.

Нежданно-негаданно пришлось мне, двадцатипятилетнему, приняться за новые, но до боли знакомые, родные дела, жить и работать на земле. И вечные вопросы - как быть, с чего начать - оказались упрощёнными до предела. Земля - бедные супеси. Зерновые - не тот "конёк", на который можно было надеяться. Разве, вся надежда на молоко, здесь чего-то ждать можно. Сочные луга давали много сена.

И тогда мы с женой надумали заняться фермерством. Много-много гектаров земли взяли в аренду, здешние луга привели в порядок, завели коров, поросят, да и другой живности во дворе хватало. И дела пошли вроде бы неплохо. Я, не покладая рук, денно и нощно работал, к тому времени купили подержанный трактор, машину и кое-какую другую технику. Прикидывали так и сяк с женой; она уже возглавляла фермерское хозяйство района, понятное дело, на общественных началах. Всё вроде бы выходило как надо. Появились лишние деньги, которые мы вкладывали в производство. Меняли коров на более породистых, которые давали много молока, купили за очень дорого элитного быка, да и поросят покупали самых-самых лучших…

Каждый раз, ложась спать, меня не покидали мысли, ломал голову над тем, как сделать деревенскую жизнь, и не только свою личную, с нашей женой семью, содержательнее, духовно богаче. Не я первый, не я последний. Понимал, надо сделать ещё больше, ещё лучше, чем есть. Побольше бы такого недовольства - постоянно думалось мне.

Но дальше дела не сложились. В стране пошла ломка, сельхозпредприятия банкротили, да и фермерством стало заниматься невмоготу, в убыток себе больше работать было нельзя. Я снова вернулся, где и раньше работал, в родное хозяйство, сел на трактор, а жена осталась дома на хозяйстве, где у нас ещё был скот. И всё равно - это далеко не то, что было раньше. Техника, в основном, бэушная пришла в негодность, теперь вот металлоломом стоит за огородами. Но я не сетую на жизнь, а понимаю: что случилось - то случилось, пока есть силы, желание буду работать на земле, ведь рядом со мной трудились, трудятся мои друзья, которые так же как и я, все местные, родились и живут на родной земле. А что ещё нужно для настоящего человеческого счастья - сознание того, что ты нужен этой земле, людям. А значит, "трудись - и всё будет, как надо" - люблю я повторять эти слова.

Мне, когда я попытался заговорить с ним, когда он прессовал сено на поле, что под Савином, и когда его одолевали мысли-воспоминания, не совсем охотно ответил:

- Не знаю, что можно интересного рассказать о моей жизни? Обычная жизнь. Жизнь на общих основаниях.

Жизнь на общих основаниях. Хорошо сказано. Из-за этой общности поначалу не особенно мне верилось, что удастся разыскать, встретиться с Шеварутиным - с раннего утра и допоздна, тогда стояло лето, пропадал в поле. Он и его друзья-механизаторы старались как можно больше заготовить кормов, ведь их родное хозяйство намеревается в зиму пустить 500 коров. Этому только надо радоваться. Глядишь, и дела пойдут лучше. Корма им надо много, а значит, каждый погожий день стараться ухватить у природы, заготовить сена вдоволь. Вот потому Виктор Алексеевич в поле, и не до разговоров ему сейчас: лишь бы успеть, да пресс-подборщик не подвёл бы, чтобы как можно больше положить на поле рулонов сочного сена… А как же иначе? Для них, для кормилиц-коровушек, сено не напасёшься - всё смолотят за зиму-то.

Все его воспоминания были связаны с работой. Он смотрел на свои рано состарившиеся руки и удивлялся, как много всего они сделали. Вовсе не задумывался над тем, какой смысл имеет его жизнь. Он с утра до вечера жил привычными крестьянскими заботами, в совхозе работал без отказа, как малолетний. Подошла старость - пенсию насчитали социальную, но на неё в наше время не проживёшь… Мужики помоложе, которые в городе на заводах работают, пенсию получают куда больше, чем он.

День меркнет ночью, а человек - печалью. Извёлся он было первые дни в своём горе… Работой глушил тоску. Не осталось в ней никакой радости, кроме двух сыновей, дочери, внуков, никакой любви, кроме любви к семье…

А солнце уже всходит за поле к лесу, свет его распространяется поверху над землёй и озаряет крыши домов, золотит листву на притихших берёзах. Вместе со свежими запахами, исходящими от только что скошенной травы, натекает из полей вечерний покой, и потому так чуток каждый звук: девичьи голоса от клуба слышны на всю деревню. В такие минуты Виктору Алексеевичу кажется, что ничего на свете ему больше не надо, лишь было бы вот это - родные Вербежичи, дом, семья, работа…

- Почётно работать на тепловозостроительном заводе, - скажет мне Шеварутин, - но не менее почётно остаться в родном совхозе и стать механизатором. Землю пахать, сеять, убирать урожай. Тот, кому пел жаворонок с высот безоблачного неба, кого освежал ласковый полевой ветер, кто видел льющееся в бункер зерно, тот не может не полюбить землю и труд на ней.

Виктор Алексеевич в нашем разговоре искал человека резко противоположных мнений, и, чувствуя это, я начинал "подыгрывать" ему, "подбрасывать в печь дровишки". “Печь пылала” до тех пор, пока внезапно, на резком повороте, он не обрывал себя и меня:

- Механизатор Владимир Ильич Щербаков… Вот кто поистине мастер самого жаркого из сельских цехов - картофельного. Вряд ли можно ещё назвать кого-то из механизаторов у нас в хозяйстве, кто десятки лет не снижал на уборке картофеля и выращивания его своей рекордной выработки. Так бы вот научиться работать! Понимаю - это не каждому дано, родиться, видимо, надо таким человеком. А хотелось бы, очень хотелось!..

Победа, одержанная Шеварутиным над самим собой, сослужила ему неоценимую службу. Он понял, что воля, упорство, трудолюбие и знания могут совершить, кажется, невозможное. Когда пришёл из Армии, окончил курсы трактористов. Учился жадно, упорно. Здесь он вспомнил слова матери, та поначалу очень переживала, когда он оставил службу офицера и вернулся домой, на родину. Мать тогда сидела напротив Виктора - узкоплечая, постаревшая. Всё больше морщинок, всё глубже складки у рта, прибавляется седины в волосах, но, как всегда, согревают Виктора своим добрым светом материнские серо-голубые глаза. И хочется смотреть и смотреть в них, слушать и слушать родной, заботливый голос.

А она говорила ему, что вот ты вернулся домой. Не знаю, правильно ли поступил, лишь время потом подскажет тебе. Но помни, ведь всюду ценятся мастера своего дела, а ты в каком деле мастер?.. У человека должна быть своя точка опоры на земле, там, где он родился, вырос, где его родные корни. Стоит порвать их - и погонит тебя первый попутный ветер в другие края, и обомлеет душа, станет забывчивой, безразличной ко всему родному.

- А ещё эти материнские слова мне запали в душу, - продолжает вспоминать Шеварутин: - "Запомни и заруби на носу: обидеть человека проще простого, а вот понять и помочь намного труднее". Мать меня с детства учила - не заносись, уважай людей - и тебя зауважают, на этом земля и род людской держатся.

Часто люблю вспоминать, как пахал свою первую борозду. Да и как можно забыть о ней! Тёмная борозда, поначалу короткая, как царапинка, всё удлинялась и удлинялась.

Кое-где сквозь пласты торчали пучки травы. Тогда ещё, помню, повернул голову назад, смотрел через заднее стекло - от напряжения даже заболела шея. За плугом шли бригадир, директор совхоза. Они брали в руки комья, разминали их и нюхали, вдыхая сдобный запах земли. Я пахал, а впереди, перед радиатором, - только солнце и поле огромное, и словно дрожит оно в голубой дымке там, где должен быть горизонт, а его не видно в потоках солнечного огня… А потом наступили будни: каждодневная “утюжка” полей, и страшная духота. Даже ночью мерещилась крышка радиатора - по ней нужно следить, чтобы трактор "не рыскал" по сторонам. Руки, ноги, спина наливались чугунной тяжестью, пот заливал глаза, в ушах - сплошной звон тракторных гусениц и гул двигателя. Огромный прямоугольник поля раскинулся среди выгоревшей на солнце травы. Медленно ползают по полю трактора, как букашки, около самого края земли, там, где сливается она с небом.

Вспомнились тогда слова отца: "Я вот сколько прожил, намного больше тебя, Витя, а та первая моя борозда была особая. С виду что? Обычная пахота. А мне всё видится она - ровная полоса посреди огромного поля, разделившая существование на "до" и "после". Она - начало, и начало не только большому хлебу. У меня такое чувство, что и от меня, а теперь вот и от тебя, от других зависит всё, решительно всё. С нас же спросят не только сейчас, не только наши дети и внуки, через многие-многие десятки лет: как жили, что делали, что оставили им, потомкам. Вот что такое для каждого человека его первая борозда. Я так вот это понимаю, сынок!.."

И я всё это помнил и старался всегда работать изо всех сил. Да, с малолетства был приучен к тяжёлому крестьянскому труду. Мать всегда, бывало, мне говорила: "Гляди, Витюшка, земли сколько! Паши да паши, рукам отдыха не давай, зарабатывай счастье". Я и пахал. Сначала с отцом, потом, когда уже завёл семью, в одиночку…

Но больше всего любил работать на тракторе. Правда, и другой труд мне не в тягость. Зимой не раз брал в руки слесарный инструмент, вставал за токарный станок, работал сантехником и инструментальщиком…

Любое дело спорилось. Не зря, наверное, односельчане про меня говорили: "Мастер на все руки". Это на первых порах. Потом стали говорить: "наш самый главный механизатор". Это звание было для меня самым главным и дорогим в жизни!

Первая борозда - она начало не только большому хлебу. От нас всех зависит всё, решительно всё. С нас же и спросят- не только сейчас, не только наши дети и внуки, а через многие-многие десятки лет: как жили, что делали, что оставили им, потомкам. Вот что такое для каждого человека его первая борозда.

Геннадий Морозов, токарь-расточник агрегатного завода

- Я не однажды добивался хороших результатов в работе, - рассказывает Геннадий Александрович. - У нас, агрегатчиков, достичь высоких результатов ох как тяжело! Деталь нужно так сделать, а точнее, надо чувствовать, чтобы она смотрелась на все сто, и без единой задоринки, чтобы её в руках можно было подержать, погладить… Расточить, придать ей необходимые качества - для этого умение большое требуется. Годы и годы уходят на постижение мастерства.

Я не раз выходил победителем у себя в цехе, но и в заводском соревновании был в числе сильнейших. Не раз признавался лучшим токарем по заводу.

Что хочу сказать, первое дело - умение станком править. Да-да! А главное всё-таки - добросовестность, старание. С душой надо работать, уважать свой труд, гордиться им, и тогда люди тебя поймут, по достоинству оценят… Меня вот, скажем, кто-нибудь обгонит - и уже кисло на душе. Как же ты, Геннадий, - упрекаю себя, - опростоволосился? Твои товарищи, которые меньше тебя работают, тебя обскакали…

Только отругаю себя и тут же радуюсь: молодцы, хлопцы, не опозорили цех, участок, а значит, всё как надо в нашем коллективе.

И это хорошо, что я не один такой на заводе. У нас весь коллектив умеет трудиться на все сто. Кто не знает токарей-расточников Юрия Ивановича Шкаликова, Виктора Андреевича Овчаренко? И все они мои товарищи, все мы работаем на одном заводе.

Часто бывая на агрегатном заводе, доводилось разговаривать со многими из рабочей гвардии предприятия. Особо запомнилась эта встреча.

Мы разговаривали с ним у станка. Геннадий Александрович Морозов по профессии токарь-расточник. Шестнадцать лет уже трудится на этом заводе, а до этого служил в армии, работал в Брянске, на тепловозостроительном заводе; всего у него трудового стажа за 30 лет. Имеет незаконченное высшее образование.

А я вспоминаю нашу первую встречу. Случилось это лет десять назад. Шёл я тогда к токарю-расточнику Геннадию Морозову, а впервые его имя услышал ещё раньше. И, может быть, произнесённое один раз, оно бы не привлекло внимания. Но то один, то другой токарь в конце смены заявляли: "Сегодня наравне с Геннадием Морозовым". - "Отстал я чуть-чуть от Геннадия Александровича", или: "Наконец-то я Геннадия обошёл…"

Вот что знал о Геннадии Морозове, когда пришёл на агрегатный завод. На предприятии этом работают более тысячи человек. В часы, когда из проходной выходит поток людей, стоишь точно на берегу полноводной, спокойной, несущей большую силу реки, частицей которой был и он, Морозов.

И вот первая услышанная о нём фраза:

- Да здесь, поди-ка, он десятка два лет работает. Классный специалист. Таких бы рабочих побольше…

Пожилой рабочий:

- Геннадий - это… Человек… Токарем-расточником работает, мастер своего дела. Слышал, что наград у него нет, а давно он их заслужил.

Профсоюзный лидер:

- Да об этом рабочем можно долго рассказывать. Он у нас весь на виду, без теней.

- Молодец, после него не нужно никакого ОТК, всё делает добротно, - добавит специалист по качеству.

Товарищ, тоже токарь-расточник, Виктор Овчаренко:

- Геннадий живёт бесхитростно, с открытой душой, нараспашку. Если чем недоволен, скажет, не держа в рукаве: начальнику смотрит в глаза прямо и не замедлит высказать любому высокому лицу возражение, если на то есть причина. Рабочие нашего цеха уважают его. С первых дней и по сегодняшний работает на одном станке, а ему уж, поди-ка, за 30 лет… К станку он относится, как к своему кормильцу, бережёт его, лелеет…

А я подумал: "Окажись Геннадий не на агрегатном заводе, а где-нибудь в другом, далёком от запахов металла месте, почему-то уверен, он и там был бы предан выпавшему на его долю делу - то ли землепашца, то ли рабочего завода. И ходил бы не в последних. Есть у него такая жилка - дойти до всего, докопаться до тонкостей, чтобы постичь тайну профессии. И всё-таки, думается, Геннадий Александрович рано или поздно, сложись его судьба по-иному, всё равно пришёл бы к уготованной ему природой цели - стать агрегатчиком, рабочим”.

Какой поступок Морозова величественнее - трудовой или нравственный, моральный, гражданский? Отвечу: наверное, для него все они неразрывны между собой. Геннадий не умолчал о том (этим гордится), что его жена тоже по образованию инженер-технолог, одно время работала на тепловозостроительном заводе.

Я видел, как работает Морозов. Он стоял за станком, руки лежали на ручке лимба, и они, его руки, творили игру стали со сталью. Всё в нём было и напряжено, и обострено, но движения его подчас были неуловимы…

Как просто! Нажимай рычажок, нужную кнопку - и тебе легко подчиняется сложный станок. Как просто… Мысленно отвечаю себе: "Как просто всё в чужих руках".

Наконец-то Геннадий Морозов подходит ко мне. Но стоило ему заговорить или улыбнуться, как перед вами уже совсем-совсем другое лицо: как плавен и мягок голос, как чист и искренен смех. И тогда вы обязательно посмотрите ему в глаза, потому что смотрит он открыто и просто. Токарь высокого класса. В его больших руках штангенциркуль смотрится маленькой пластиночкой.

…Мы идём с Геннадием Морозовым по цеху агрегатного завода, которому далеко за 40 лет. Геннадий Александрович рассказывает, что люди, завод неузнаваемо преобразились. Но одно в нём осталось неизменно - он и сегодня показывает пример в труде. И первая продукция вдруг становится явной, как бы оживает, и мы мысленно видим людей того поколения, и старших товарищей Геннадия, многие из которых уже на заслуженном отдыхе, но продолжают трудиться, не бросают родной завод, видим их руки, бережно держащие кусок метала.

Среднего роста, он выглядел моложавым и энергичным (и до сих пор таким остался!). Присев на сложенные детали прямо возле станка, помолчали. Геннадий Морозов не стал дожидаться моих вопросов, сказал:

- Писать будете? Что ж, пишите. Не герой, конечно, но в хвосте не плетусь. Своё дело исполняю честно. Уже не первый год как у станка стою. Специальность токаря-расточника не из самых лёгких, но мне нравится, стараюсь, как могу. Оттого, наверное, и дело спорится. Не могу сказать, что я лучше всех в четвёртом цехе работаю, - признаётся Геннадий Александрович, - может быть, чуть-чуть… - Его лицо осветила улыбка.

Начальник цеха Виталий Павлович Алдошин уважительно говорит о Морозове:

- Истинного мастера, наставника, можно, наверное, сравнить с опытным лесоводом. Тот стремится не только лес сохранить, но и смену вырастить. Так и в жизни. Вот уже рядом с Морозовым подрастают молодые рабочие, надежда наша, многих из которых Геннадий Александрович выводил на дорожку рабочего человека. Уверен, эти ребята пришли на завод надолго, а многие навсегда…

- И впрямь, Виталий Павлович, - вмешивается в разговор Морозов, - из этих ребят толк будет, работягой стать легко, а настоящим рабочим - не каждому дано!

По лицу Геннадия Александровича пробежала счастливая улыбка и спряталась где-то в уголках серых глаз. Я догадался, что он горд за своих учеников, за то, что те на правильном пути. Мне тоже передалось его чувство, и я уже знал, что у Морозова сегодня опять есть ученик - пэтэушник.

Он всегда говорил и сейчас не устаёт повторять:

- Да разве я один такой на заводе? У нас весь коллектив умеет трудиться на все сто.

А я в это время смотрел на Морозова и думал, какой он ладный, крепкий, словно литой, и в то же время - стройный, лёгкий какой-то! Лицо интеллигентное, мягкое, взгляд открытый, светлый… Я уж и позавидовал его чисто спортивной стати, а потом вспомнил: ему под 50, а трудового стажа - уже тридцать лет. "На работе за смену иногда ой сколько заготовок на ручках перенянчишь!" - пришли на память слова Морозова.

- Без закалки совести рабочий человек не получится, - опять продолжает рассуждать Геннадий. - В этом я твёрдо убеждён. Однажды случайно был свидетелем беседы нашего старейшего токаря-расточника Овчаренко с молодым пареньком, допустившим брак. Запомнился мне тот разговор особо.

"Дали тебе заготовку, - говорил Овчаренко.- А кто её для тебя произвёл? Литейщики. А им приходилось вкалывать в три смены - печь не остановишь. Литейщики свои слитки получили от сталеваров, а те чугун - от доменщиков. Доменщики своё сырьё - от горняков, а горнякам, чтобы добычу начать, шахтостроители путь в недра проложили… Прикинь теперь, сколько тясяч людей безмерный свой труд в дело вложили, чтобы эту самую заготовку тебе выдать. Понял, какой круговорот в этой заготовке заключён? А ты на неё как на простую железку смотришь, с которой надлежит только стружку снять. Я тебя не за брак укоряю, а за то, что ты живой труд множества людей бессмысленно зарезал. Научись на свою работу с высокой колокольни смотреть. Тогда и сам на высоте будешь. Сноровка придёт, обучим. Подняться надо со знанием, что ты - рабочий класс".

Уверен, что тот парнишка навсегда усвоил нехитрые слова своего рабочего наставника, прозвучавшие в тишине у станка, в обеденный перерыв.

Трудно к этим словам что-либо добавить. Мне тогда этот разговор глубоко врезался в память - широтой мышления, нравственной высотой мастерства, умением доходчиво объяснить принципы нашей работы, нашей жизни.

И не потому ли в нашем цехе здорово поставлено наставничество? И вовсе не так, как ещё порой бывает: закрепили ученика за наставником, тот раз, другой показал подопечному, что да как, и на этом всё. У нас по-другому: до тех пор не оставят молодого рабочего, пока тот крепко-накрепко не встанет на ноги.

Мне кажется, главное в наставничестве не то, чтобы передать другому свой багаж профессиональных знаний - это само собой разумеется. Главное, пробудить в ребятах гражданскую активность, чтобы они видели глубину своего труда, чувствовали свою необходимость.

Если бы знать наперёд, из каких монет зерно прорастёт, знамо бы, давно профессию сменил. Мне чуть осталось доучиться, чтоб у меня были корочки о высшем образовании. А так только за себя, за моих товарищей-рабочих обидно становится, что многие годы, а кто и всю жизнь, отдали по-настоящему любимому делу и, считаю, нужному, и не у дел многие давно остались: и начальством, и богом, видно, забыты. Включишь телевизор и что видишь: сплошь одни лица артистов-пародистов… А людей от земли или, как мы их ещё называем, от сохи, людей труда, редко когда увидишь… И это вы считаете правильно? Обидно, понимаете, за всё обидно. За работу, за друзей…

Мне иной раз говорят: тебе бы, Геннадий Александрович, не токарем быть, а психологом. Все у тебя через пять минут друзья-приятели.

Ну не скажите! К плохому человеку и настрой у меня плохой. Пусть он и начальник, а ничего с собой поделать не могу, так всё прямо в глаза ему и высказываю. Можно бы и смолчать когда, а не молчится. Мне иногда друзья говорят, что характер у меня, токаря, неприступный. Один, мол, металл видел неделями. Может, это и так…

А вообще-то, признаюсь, я человек добрый, спокойный и "расхожусь" в тех случаях, когда вижу что моему делу, а точнее, моим жизненным устоям наносится какой-то урон. С металлом у меня более трёх десятков лет связано. Родители ни капельки не удивились, когда я пошёл работать на завод. Отец - сам из бывших рабочих - оценил мой порыв: "Умирать легче, когда дело твоё родной человек подхватывает", - сказал он тогда на семейном совете.

Нужны ли мне, рабочему, в сегодняшнее время повышенные обязательства? Да, моя совесть, совесть российского рабочего, не должна мириться с казённым равнодушием к производственным делам. Если можно сэкономить материалов больше, чем допускают нормативы, то ты обязан сэкономить. Если твоя квалификация позволяет, то ты обязан выполнить свою работу на "хорошо" и "отлично". Если ты опытней товарища, то не скрывай от него своих производственных секретов. Если у молодого специалиста что-то не ладится, помоги ему войти в коллектив. Если произошло что-то непредвиденное, не пользуйся моментом, не будь шкурником, а работай на совесть. Я так считаю, это - государственное понимание рабочим своей доли.

Хорошая работа - не одолжение, а обязанность каждого российского гражданина. Зачем деловитость подменять болтовнёй!? Смешно, если шофёр напишет: "Обязуюсь не давить пешеходов…" Наш рабочий всегда готов перевыполнить план и сократить сроки. Он доказал это делом. Надо только создать рабочему соответствующие условия, не забывать при этом, что не все лозунги времён строительства Магнитки можно механически переносить в наши годы.

На агрегатном работают многие мои хорошие друзья… Так что могу твёрдо сказать: рабочий за такую организацию производства, при которой он мог бы дать государству, всему обществу максимум возможности.

Сейчас вот думаю: люди, которые умеют хорошо работать и хорошо работают, нужны во все времена. Наше время - не исключение, и завтрашний день - тоже. Вот почему верится, что в этих условиях таким людям, как Геннадий Морозов, есть что сказать нам. Есть дело - и его нужно исполнять по-прежнему умело и радостно, есть правда, и её нужно говорить, как бы трудно и больно не было.

Мастерство токаря-расточника - в его точности. Надо быть профессионалом высшей пробы, чтобы любую новую деталь, будь то шток или корпусная деталь, "вылизать" до чистоты девятого класса. Иногда такой заказик преподнесут, что с ним и две смены прокрутишься, пока всё как следует не просчитаешь. Сложное это дело - установить заготовку с микронной точностью, настроить оправу и всё, что необходимо, в нужном режиме. Уже одно это - само по себе искусство. Владеет им тот, кто в совершенстве знает станок, инструмент, технологию, кто с одного взгляда на чертёж проникает в конструкторский замысел. Морозов всё время в поиске. Казалось бы, давно всё знает, с закрытыми глазами может сделать любую деталь. Он постоянно стремится улучшать приёмы обработки металла… Всё у него получается хорошо. "Надо б лучше, да нельзя". Но при этом он всегда как бы недоволен собой, ибо мастерству нет предела.

В цехе у Геннадия Александровича много друзей, что само по себе уже говорит о человеке немало. И завистников у него нет. Кому завидуют обычно? Тому, кто достиг славы или почёта случайно, по стечении обстоятельств или по воле счастливого случая. Морозов всего достиг сам трудом и умением.

"Морозов для многих рабочих завода, - говорили мне на предприятии, - прекрасный образец того, что может человек, если он творчески и ответственно относится к своим обязанностям, если никогда не покривил душой даже в малом. Ну, а о его мастерстве и говорить не приходится. Он оттачивает его постоянно и терпеливо, как ювелир шлифует дорогой алмаз.

Работы у него всегда хватает - тонкой и точной, а главное, разнообразной. Каждый день ему дают изготавливать что-то новое, всякий раз такое, над чем ещё нужно поломать голову, начиная с чертежа и кончая технологией. Морозов может долго просидеть над самой замысловатой деталью и придумать такое, за что можно смело выдавать авторское свидетельство. Но он скромен и не любит афишировать свои рационализаторские предложения. А если попросят - будет объяснять и показывать любому все свои "секреты". И многих научил работать так же, как работает сам…

Вот Геннадий Александрович ненадолго отошёл от станка. Я видел, как он приблизился к токарю-расточнику Юрию Ивановичу Шкаликову, о чём-то поговорили, потом вернулся назад и продолжил разговор, словно опасаясь, что его могут прервать и нарушить ход мыслей.

Он волнуется, спешит и, думая, видимо, что его не поймут как надо, начинает, сев на небольшой самодельный стульчик, который стоял чуть поодаль от станка, разъяснять всё снова, расстёгивая ворот рубахи.

Он говорил, а у меня было такое чувство, что знаю Геннадия Александровича давно, век с ним, как говорится, продружил. И незаметно, пока мы были возле его станка, тоже перешли на "ты" - другая форма общения к нему как-то и не клеилась.

Морозов - человек уравновешенный, умеет сохранять спокойствие даже в самых сложных житейских ситуациях. А на совете наставников не выдержал. С трибуны сплошным потоком лились отчёты (речь шла о подготовке молодых рабочих). Вместо того, чтобы раскрыть суть дела, выступавшие сыпали бесконечными малозначащими цифрами, отделывались шаблонными фразами.

Геннадий Александрович, словно вихрь, поднялся с места. Именно тогда он рассказал старую притчу о двух строителях. На вопрос: что они делают, один ответил: "Замешиваю раствор", а второй, занятый той же работой, с достоинством сказал: "Строю дворец". Второго строителя Морозов назвал настоящим рабочим.

Как-то я спросил у него: "А всё же таких людей, которые могли бы с достоинством ответить: "Я строю дворец!"- не так много?

- Да, и не только рабочих, - согласился Морозов. - Замечали, как приятно иметь дело с настоящим мастером, виртуозом своего дела? Не раз говорил с такими людьми. И чтобы вы думали? Они, как правило, скромны, не любят показухи, никогда не согласятся с тем, что у них всё так уж здорово получается. Вот они такие, мастера! Меня очень волнует проблема непрестижности некоторых рабочих профессий. Мы привыкли к тому, что на такую работу идут случайные люди. Обычно их отличают низкая дисциплина, откровенное безразличие к своей профессии. Эти "сорняки" в нашем рабочем классе расстаются с работой, не раздумывая.

Приходится иной раз слышать оценку: "Везучий человек!.." Морозов же себя "везунчиком" не считает. А мне думается, что судьба не зря выбрала именно его. Выбрала для того, чтобы в нужный момент он смог вызваться первым. Чтобы товарищи могли сказать: "Если Морозов не сделал чего-то из намеченного, значит, решение принято неверное".

Потом уж, перед уходом, я понял, что и так надолго отвлёк Морозова от его привычного дела. А он, будто прочитав мои мысли, обронил:

- Нагоним! Давно я так ни с кем не говорил. На агрегатном работают многие мои хорошие друзья… Так что могу твёрдо сказать: рабочий - за такую организацию производства, при которой он мог бы дать государству, всему обществу, максимум возможности.

Давно знаю Морозова и хочу наполнить себя этими днями наших встреч. Впитываю изо всех сил ясное солнце раннего утра, когда он шагает на работу, и запахи его большого цеха, и чуть приглушённый голос… Мне кажется, я постиг суть силы этого человека, много раз шагавшего вместе со мной. Я стал богаче ровно на столько лет, сколько знаю его, на те годы, которые живой фотографией впечатались в память. А это очень и очень много.

…Дети с уважением говорят о своих отцах: "Он строил Магнитку, Днепрогэс, поднимал целину, строил БАМ…". И пусть эти понятия по своим масштабам несравнимые - Магнитка и рядовой цех, у каждого человека должно быть право с обоснованной гордостью сказать: "Я работаю…" Но это право никто никогда не подарит - его надо завоевать.

Мои же герои говорят с нами о наиважнейших проблемах - духовно-нравственных рабочего человека. От их осмысления во многом зависит судьба России, народа, каждого человека… Жить и работать по совести, нести добро и свет истины, охранять и приумножать наше природное и духовное наследие, беречь всё живое - к этому зовут мои герои, убеждая, что мы все должны "взращивать духовное древо человечества".

Должно быть это трудно - жить на виду. Быть на виду - удел настоящих, а не мнимых, лидеров, людей, которые говорят что думают (и думают что говорят). А больше, чем говорят, делают. Ибо только делами обретается такое право - трудное и высокое.