Прочитав в газете "Людиновский рабочий" №78-81 от 4.06.2021 г. статью Ивана Пронина о людях, живущих в деревне Думлово, я подумала: "Хорошая статья о хороших людях". Мне сейчас 94 года и у меня есть своё воспоминание о двух женщинах из деревни Думлово, которые спасли мне жизнь во время Великой Отечественной войны, когда мне было 13 лет. Много лет прошло, но я с благодарностью помню тех, кто спас мне, девчонке, жизнь.

Я оказалась в деревне Думлово во время оккупации нашего города Людиново немцами. Наша семья жила в пос. Сукремль. Стоял большой голод. В Думлово немцы ещё не дошли, там был партизанский край. Люди, и в том числе наша семья, прятали там своих коров, наших главных кормилиц.

Но вскоре немцы пришли и туда. Немцы отслеживали связи местного населения с партизанами и жестоко карали любые попытки общения. Но связь с партизанами всё равно не прерывалась. В партизанах же были свои люди, своя молодёжь. Однажды один парень из партизан, - Свертилов Виктор, сказал, что в деревне Думлово теперь опасно, там немцы, что наши коровы целы, и он согласен проводить лесом того, кто пойдёт за ними. Кому идти? В нашей семье на ногах только мама и я, старшая дочь. Остальные лежат, обессиленные голодом, и уже просят только пить.

Собрались идти за коровами наш сосед дед Яков Б. - 70 лет, соседка тётя Аня - 40 лет и третья - я. Перед этим мы с мамой всё-таки кое-чем, почти очистками посадили огород, а за водой мне приходилось ходить на колодец. Ведро на колодце общее, хоть и небольшое, но привязано на тяжёлую цепь и вода очень глубоко. Таская воду, я повредила - растёрла - себе ладонь левой руки. Подумала - мелочь, пройдёт, но не прошло, и рука позже дала мне лихо о себе знать.

Когда мы втроём пришли в деревню Думлово, то я и т. Аня незаметно зашли в крайний огород к работающим там женщинам, а дед Яков зачем-то пошёл по деревне напрямик. Тут немцы его и схватили: человек новый, не примелькавшийся, идёт со стороны леса, с бородой... Чем не партизан?

Немцы его допросили: с кем пришёл, где остальные, кто нас вёл, и велели ему привести и нас на допрос. Расспрашивали нас через переводчика. У меня спросили, какой мой точный адрес, с кем я живу и почему пришла я, а не старшие. Мне было 13 лет, но я была очень маленького роста, худенькая, измождённая голодом и страхом. Переводчик нам перевёл слова немцев, что пока нам наших коров не отдадут, а через неделю, когда отсюда пойдёт в Людиново обоз, то вот тогда и мы пойдём со своими коровами вместе. Поэтому мы остались в Думлове и пасли своих коров.

Но тут у меня начала сильно болеть рука, которую, как уже говорила, я дома натёрла колодезной цепью при доставании воды из колодца. Рука распухла, покраснела, сильная боль не давала спать ночь.

В один из тех дней я сидела на лавочке возле дома, где жила эту неделю. Это был край деревни, первый или второй дом при входе в деревню со станции Куява. Боль в руке ужасная, я сижу и плачу. Мимо проходил немец, подошёл ко мне, понял, что меня мучает боль, и показал по ходу улицы слева дом, где был вывешен был флаг с красным крестом, медпункт. Я, конечно, туда пошла. Там мне приложили мазь Вишневского, и сказали, что руку надо всё время опускать в холодную воду. Я вернулась в дом к хозяйке, у которой жила. Я не помню её имя, но это была молодая, умная и приятная женщина. Я рассказала ей, где была. Она выслушала меня и сказала, что этого делать нельзя, потому что у меня на руке рожа - рожистое воспаление, и что вечером мы пойдём к бабке Дроздихе. Так мы и сделали.

Эта бабушка жила недалеко, по этой же улице. Спокойная, очень опрятная, высокого роста. Когда мы к ней пришли, она взяла мою больную руку, сняла бинты, обтёрла мазь досуха, потом подвела меня к окну (был закат солнца), взяла мою больную руку между своими двумя и стала читать молитву. Читала минут 5-7. Потом замотала мою руку сухими бинтами и сказала прийти завтра вечером. Я вернулась в дом к своей хозяйке и заснула глубоким-преглубоким сном. Рука болеть совсем перестала.

На следующий день прийти к бабушке Дроздихе у меня не получилось.

Взрослые, с которыми я пришла в Думлово, - тётя Аня и дед Яков, решили, что надо коров уводить. Лес Аня знала. Повели. И чуть-чуть не вышли на немцев, ехавших на мотоциклах из деревни Свиная, но повезло, - они нас не заметили. Так лесом мы пришли домой в Сукремль.

Рука у меня болеть перестала совсем. Но наступило другое страшное испытание.

По нашим адресам из Думлова пришёл карательный отряд. Они забрали деда Якова и тётю Аню вместе с их коровами. А про меня тот же переводчик маме сказал, что немцы меня простили, т.е. я - маленькая девчонка, и одна я бы этого не сделала. Может быть, на них ещё и то подействовало, что дома у нас в маленькой спальне за печкой лежали на полу четверо детей и отец с распухшими ногами. Все умирали от голода, мама достала из печки и показала им чугунок с "едой", - это была трава, которую можно было есть, если только сдобрить молоком. В тот момент, когда немцы с переводчиком пришли в наш дом и мама им показала нашу "пищу", меня не было дома, я пасла в лесу нашу корову. Мама пришла на дойку и рассказала мне о том, что происходило дома. Я сказала маме, что никуда отсюда не пойду, но потом я испугалась, что за меня придётся отвечать маме и решила идти домой. Когда я вышла в конец ул. Куйбышева, то увидела, как на закате солнца цепочкой уходит карательный отряд и ведут тётю Аня и деда Якова с их коровами. Их увели в Думлово. Когда наша советская армия освободила деревню Думлово, то жители деревни рассказывали, что приведённых коров немцы сдали на кухню, а сами, несколько человек с лопатами, ушли в лес. И никто больше никогда не видел ни деда Якова, ни тётю Аню.

А что касается меня, то, если бы не те две жительницы деревни Думлово - бабушка Дроздиха и хозяйка дома, где я неделю жила и где держала свою корову, то я не смогла бы выжить ещё тогда, от той страшной боли, что пришлось терпеть. Поэтому деревня Думлово мне вспоминается как место, где жили добрые люди, спасшие мне жизнь.