Деревня Чёрный Поток… Десятка три домов двумя-тремя улочками рассыпались над Ясенком. Берега речки заросли ольхой, или как её здесь нежно величают - олешкой, избы по весне тонут в садах. А вокруг - безбрежный океан истосковавшихся по хлебу полей, дрожащая синь знойного марева и никогда непотухающее солнце…

Старожилы деревни помнят ещё когда их родной Чёрный Поток был огромным населённым пунктом. Помнят, особенно по утрам, там, где обычно возле кузни бригадир давал наряды колхозникам на работу, было тесно, как на базаре. А сколько держали люди скотины! Бывало, вечером, когда коровы возвращались домой, на улице пыль стояла столбом, такое огромное было стадо. Сегодня-то в деревне осталось всего две коровы...

В доме светло, будто ночь ещё не пришла, а только дохнула легонько из-за Ясенка. Корову уже подоила, даже коту-ворчуну - и тому доверху чашку налила парного молока… А Пелагее Петровне всё кажется: что-то забыла ещё сделать, завтра ни свет ни заря проснёшься, а дело-то рук твоих потребует! Вот так всегда, когда уже всё в доме поделано, прибрано и можно спать ложиться, Фомина каждый раз ищет себе дело, с неохотой идёт отдыхать.

- Мама! Ну, что мне с тобой делать? Говорила ведь, чтобы и мне что-то оставляла… Я бы сама всё тебе постирала, и у поросят почистила бы, - укоряет дочь Тамара. Другая-то дочь Марина живёт в Москве, той нечасто удаётся вырваться домой. А тоже, когда приедет, всё дома переделает и не по одному разу…

И Пелагее Петровне в эти минуты бывает особенно хорошо от сознания, что с ней рядом живёт её помощница, дочка Тамара. Пятеро было у неё детей. Муж вот да и один сыночек не дожили до этих дней. Двадцать пять лет назад нелепый несчастный случай забрал жизни двух дорогих ей людей. А Пелагея Петровна рада, не прячет глаз счастливых от соседей, всей деревни: и две дочки Марина и Тамара, и два сыночка Лёня и Володя - все четверо работают, её, мать, не забывают, каждый выходной в гости наведываются. И летом-то дом не пустует. Пелагея Петровна опять не одна - все внуки слетаются сюда…

Фомина никуда не уходила из родной деревни: лишь иногда раз-другой к родным ночевать в Заболотье ходила, где когда-то родилась.

- У нас в Заболотье, у родителей значит, - всплеснув руками с сожалением как-то сказала Пелагея Петровна, - на дворе-то одна коровушка осталась. А когда был жив муж, по три коровы держали, да и овец - десятка два. Полон двор скотины был. Бывало, сядешь доить с матерью коров, не разгибаясь по часу-другому, потом еле поднимешься, спинушку еле разогнёшь…

Потом уж, когда подросла, Пелагея Петровна где только ни работала, но на пенсию уходила с фермы - дояркой в последние годы трудилась. Раньше-то всё приходилось делать вручную. Сейчас полегче стало, многие операции механизированы. Даже отпуска теперь дают.

…Поздно тогда ложилась спать деревня. А ещё позже укладывалась Пелагея Петровна: надо переделать все дела домашние, а ещё и совхозные тогда из головы не выходили. Так и осталась привычка с тех пор трудиться не покладая рук. Хлопоты, заботы - всю жизнь так.

Мы сидим с Пелагей Петровной возле огромной поленницы ольховых дров, на брёвнышке. Неподалёку, под горкой, бежит говорливая речка Ясенок. Так и не выглянуло сегодня солнце. Лиловатые, с какими-то крапинками, словно смотришь на небо через плотные шторы с проседью, тучи висели низко и неподвижно. А последний апрельский снег как бы весело горел голубым затейливым огнём. И в душе Пелагеи Петровны тоже что-то тихо светилось, голубое и доброе, жило и тоже говорило с ней. Из трубы небольшой баньки струился дымок, сыновья обещались к вечеру приехать, вот она и спешит: угодить хочет Лёнюшке с Володюшкой, пусть в баньке попарятся, ведь на заводах в городе работают.

Я вглядываюсь в лицо собеседницы. Улыбка у неё необъяснимая. В лице есть что-то грустное, печальное - отблеск пережитого, может, даже тяжёлого… И вдруг - эта улыбка. Улыбнётся - и хочется ей обо всём рассказать, как матери.

Говорит, не спеша, а я всё смотрю на неё: лоб высокий, открытый, ясные карие глаза. Она каждую минуту в заботах. Вот и сейчас, казалось бы, куда спешить. Корова подоена, накормлена, печь затоплена, а по глазам Фоминой вижу, что времени свободного у неё не так уж и много…

- Да что вам рассказывать? Трудиться я люблю. Вот за работой и состарилась, - сказала Пелагея Петровна.

Резко замолчала, но опять же с добротой в глазах взглянула на нас, затем проговорила:

- Батюшки, совсем было забыла: соловья баснями не кормят. Хорошо, что приехали, заходите в гости, молоком угощу, свойских яичек на дорожку дам, - искренне, как добрым знакомым, обрадовалась пожилая женщина - назвать её старушкой язык просто не поворачивается... Пелагея Петровна молоком от своей коровы поит и внуков, и односельчан, у кого есть малые ребятишки…

Потом уж Пелагея Петровна вышла на крыльцо, чтобы проводить нас.

Постояла, молча любуясь розовым туманом, который затопил всю деревню Чёрный Поток. Вот-вот и тепло настанет, весна пришла, снег с огорода солнце аккуратно приберёт, и опять - хлопоты, заботы - так всё сначала, всю жизнь так… Здесь, у самого Ясенка, живёт Фомина в постоянном счастливом беспокойстве о своих четверых детях…